О`Санчес - Суть острова. Книга 2
— Точно. А я? Я очень не люблю, когда меня избивают и ставят на ножи. Прорвемся.
И мы идем, себе, по двору, по улице, сопровождаемые взорами… Да… Прорвемся… Игру я затеял серьезную и мне тоже страшновато… Перед любым заданием, перед любой стычкой, даже если это обычная кулачная махаловка, мне становится не по себе, дрожат поджилочки… Когда все понеслось — тогда азарт, жажда крови и почти весело, а перед «экшеном» — всегда тоска на сердце. Не знаю как у других — а у меня с детства так. Я об этом никогда никому и ни гу-гу, только Шонне одной. Но она, по-моему, не очень-то мне верит в этом пункте.
Первая стычка случилась в четверг, и потом до вторника все шло тихо. Но уже в понедельник по небу низко-низко пролетели две ласточки…
Я, как обычно, приехал не в своем моторе, а на такси, которое оставил за два квартала от школы, и иду, такой, четко выработанным, заранее продуманным маршрутом. Стоят двое, газетный киоск подпирают. Может быть, они ухаживают за газетной торговкой? Но ей за семьдесят, а им на двоих полста, мне почти ровесники. Взглянули на меня, переглянулись, отделились от подпорки… Здоровые ребята. Мне таких отметелить — еще не трудно, но уже почетно. Однако, конфликта не получилось: осень потихонечку наступала и я утеплился, был в пиджаке. Вот расстегнул я пиджак, чтобы из брюк мелочь на газету достать, а у меня за поясом ствол торчит, совершенно случайно забыл за спину сунуть. Эти двое — шлеп, шлеп толстыми жопами обратно, в еще неостывшие стенки… Ошиблись, видимо.
— Парни, как тут к пятьсот пятьдесят первой школе проще пройти?
— Не знаем.
— Вон, два квартала прямо и налево.
— Спасибо, друзья, дай вам Бог долгого телесного здоровья.
Вечная, неистребимая гадость в мире — это торговцы марафетом. Хоть в ведре их топи, хоть стреляй без суда и следствия — новые и новые подрастают… Сами коматозят и других за деньги угощают… И в этом бизнесе им, уличным маркетологам, не нужно никого выслеживать, да на иглу специально подсаживать, как об этом в умных и желтых газетах пишут, этим никто и не занимается. А только каждый, кто распробовал, спешит поделиться своим счастьем с друзьями и товарищами: круто, улетно, приятно и недорого! На первых порах оно действительно приятно и недорого… Но, опять же, не потому недорого, что коварные торговцы новичка вовлекают низкой ценой, а потому, что наркота имеет свойство давать привычку а-ля Мидас: прежняя доза постепенно теряет силу кайфа и ее надо увеличивать… В случае, например, с героином, увеличение необходимой дозы доходит до пятидесятикратного. А то и выше. Но удорожание удовольствия произойдет не сразу, чуть попозже… Подсевший агитатор пока еще сохраняет пристойную внешность и уверенность в своих силах, как такому не поверить и самим не попробовать? Это потом уже «сирена» теряет человеческий облик и за дозу продаст себя самого и с себя все, кроме штанов, потому что они не раз уже обоссаны и обосраны, потеряли торговый вид… Но тем, кого он сагитировал, поздно показывать и его, и штаны, в виде наглядного пособия, потому что слушатели уже сами подсели крепко-накрепко, ломом не сковырнуть… И сами агитируют новобранцев. И торгуют, наваривая себе на дорогой раскумар.
Но у каждой медали есть своя оборотная сторона: мир этот гнилой, зыбкий, и любая конкретная шайка торговцев наркотиками — слаба, ибо состоит из наркоманов, подонков, трусов и иных дешевых личностей. Каждую по ветру развеять — невелика проблема. С явлением же справиться — извините, это не моя задача. Но и мне одному, без помощи «Совы», данную конкретную тему не поднять, все-таки — банда, это не один и не два трухлявых торчка.
Да я и с самого начала не собирался в одиночку геройствовать.
Итак, вторник. Я иду четким, изученным недругами маршрутом, и слегка мандражирую: вдруг они сразу возьмут быка за рога и не мстя, не тешась, — просто завалят меня из длинного ствола с большого расстояния… Вероятность этому весьма невелика, но все ж таки отлична от нуля и я беспокоюсь… Хотя, с другой стороны, квартальный наш предупредил, что в этот час никаких полицейских патрулей в округе не будет, за это хорошо заплачено. И его не будет, но по другим причинам. Бюрократического свойства. Тем не менее, он все же постарается побыстрее разделаться с управленческими крысами и хотя бы сегодня подстраховать. Но все дни он быть на стреме не в силах, дел — реально по горло. Мне хочется верить в его причины бюрократического свойства и я верю. Более того, я постарался убедить, что именно его присутствие сегодня было бы лишним. Все ништяк, господин старший лейтенант, все учтено. Все что обещано — сбудется. Удачи всем нам.
На том и поладили.
Так вот, раз полицейского патруля не будет, значит, немедленной заказной смерти тоже не должно бы быть, потому что подкупленные патрульные без колебаний превратятся, как минимум, в осведомителей следствия, а то и в свидетелей, если запахнет жареным… А вот показательная расправа с гражданином, не принадлежащим к лягавскому сословию, она может быть списана в обычную уличную хулиганку, которая ни на волос не способна ухудшить печальную статистику винегретного района. На его улицах каждый день и каждую ночь повреждается столько членов всяких-разных…
Иду я, минут за десять до звонка об окончании занятий, а там, возле баскетбольной площадки, уже два мотора меня дожидаются: один старый знакомый драндулет «Север» с подбитой фарой, другой, конечно же, Кадиллак. Но не тот, который я однажды видел на заправке, из-под двух избитых мною гангстеров, а другой, тоже гангстерский. (Кто и когда, кстати, ввел среди ганстерья кичливую моду на «кадиллаки» — наверное тайна, не ведомая даже Богу…) Набитый как пушерский бумажник, только вместо мелких купюр в нем — мордовороты, пять экземпляров. Я их сосчитал, когда они из мотора повылазили: четверо битюгов с битами и стволами и один невысокий чернявый, морда широкая и плоская, Перейра старший. Стволы — это чтобы мой ствол нейтрализовать на стадии извлечения из недр одежды, а биты, чтобы, понятное дело, меня ими избивать. У самого Перейры в руке пистолет-пулемет системы ПАСАМ (это я уже потом рассмотрел), довольно хреновенький, но кашляет настоящими пулями…
Все это, конечно, ни от кого не скрывается, все напоказ, чтобы смотрели и боялись, и восхищались, и думали, прежде чем…
Они направляются ко мне, зловещие негодяи, явно с нехорошими, а то и преступными намерениями, я же, напротив, замедляю шаг и даже останавливаюсь. Кровь в висках не шумит — ревет!.. Но я сдерживаюсь, я спокоен…
В это время, из-за угла, со скромным урчанием выезжает джип и деликатно тормозит как раз посередке между нами. Но не так, чтобы загородить обзор, а чуть сбоку. Из него выходят трое сотрудников «Совы», под руководством Джорджа Кохена, двое держат по пистолет-пулемету М-11 «шорт» с глушителем, а сам Джордж муляж автомата АК-47. Муляж исполнен мастерски, от настоящего не отличить. Почему именно муляж, спросите вы? Как же, как же… У нас выправлены все необходимые лицензии на хранение и ношение, однако, случись «тяжелая» стычка с «последствиями», по результатам ее любой прокурор и любой суд очень доходчиво объяснят подсудимым разницу между серьезной автоматической винтовкой и безобиднейшим пистолет-пулеметом, из которого простому неискушенному человеку даже при полном рожке и в людном месте не накрошить без тренировки более двух-трех покойников. В то время как…
— Ну-ка стоп! — Это Джордж. Нос у него перебит и этот дефект отдается в голос, когда ему доводится брать слово. У меня — и то от его резкого, несколько гнусавого голоса душа в пятки уходит, а гангстера в момент уморозились: стоят смирно и глаз от чужих стволов не отводят. — Выронили волыны, быстро. Повторять не буду.
Выронили, и сами, без дополнительной команды, руками к небу потянулись.
— Дубины то же самое…
Стук, стук — и обе дубинки пали на асфальт. Я еще подумал, помню, что дубинкам-то ничего не сделается, а железки-стрелялки и повредиться могут от неосторожного обращения. Кто мы такие, зачем мы здесь, почему с оружием? — Джордж даже и не подумал им представляться.
— Рик, твоя очередь. Разберись с ними. — Это Джордж мне бразды правления передает, как и условились. Самый темный момент миновал — гангстера не осмелились ввязываться в лай и перестрелку, хотя — нет, Перейра пасть разинул. Но голос негромкий, не провоцирующий.
— Вы чо, парни, вы хоть знаете, на кого тянете?
— На кого же? — Это я, такой вежливый, полюбопытствовал.
— «Два окна» — слыхали, может?
— Слыхали. — Это я опять отвечаю. — В основном там пидоры. — Запускаю вербальный пробный шар — но никто не шевелится, не реагирует аффектно на полученное оскорбление. Кроме Перейры, который также неподвижен, лицо безучастное, но языком чешет:
— Напрасно ты так сказал. — Это он мне.
